“A Russian prison – a place that robs you of any future,” Igor Kalyapin, Russian human rights activist, on the recruitment of prisoners for the war.
Russia announced the mobilisation of army reservists. Millions of men and women around the country risk forced deployment to the front. These people have families, relatives, and friends. They can go to a lawyer, or they can promptly leave the country. However, one particular category of citizens does not have such options: detainees in prisons and penal colonies. According to the law, prisoners with criminal convictions cannot be drafted into the army. Nonetheless, there are other, illegal methods for sending people to the front.
One method is via private military companies, out and out mercenary gangs, illegal in Russia, yet nonetheless active. One such company is Private Military Company ‘Wagner’ (PMC ‘Wagner’), that is well-known, thanks to investigative journalists. According to media reports, the company belongs to Yevgeny Prigozhin, a businessman close to Putin, and long dubbed ‘Putin’s Chef’. Not long ago, a video appeared, where a man ‘very much resembling Prigozhin’, as they like to write in Russia, was recruiting prisoners at one of the penal colonies for the war in Ukraine. The prisoners are promised pardons, freedom, and the opportunity “to repay their debt to the homeland in blood”. We spoke with Igor Aleksandrovich Kalyapin, a member of the RF Presidential Human Rights Council, (one of the last legal human rights institutions in the country), and also the former head of the Committee Against Torture, about why Russian convicts agree to go to the front, and what human rights activists can do to disrupt this campaign.
Igor Aleksandrovich, are you being sent appeals from prisoners or their relatives with stories about recruitment?
Aside from the numerous sources in various (independent internet) media, and the videos, where ‘a person terribly like Yevgeny Prigozhin’ speaks in front of prisoners and recruits them to these divisions with vague legal status, I also have messages from prisoners and their relatives, who were either being recruited or were already recruited. Those already recruited are on their way to Ukraine. I have no documents, unfortunately. However, all the circumstantial evidence is sufficient to make a reasonable assumption.
So far, I have been contacted by prisoners, who encountered a recruitment drive, but did not succumb to it, as well as by relatives of those sent to Ukraine. The recruited prisoners have not contacted me. Those remaining in the penal colonies are concerned that they may be sent by force. I have messages from convicts, who (before their sentences) were policemen. They are sufficiently versed in the law to know that this recruitment, to put it lightly, does not adhere to existing laws, at least not to any we know about.
And what do the relatives say? Who informs them that their family members have been removed from the colony?
The relatives of those recruited contact me in panic. One woman wrote that her husband had served four years of a five-year sentence, and had left to participate in the military operations in Ukraine. She said some unidentified people called her and told her. Then, her husband called himself and confirmed it. Many of my fellow human rights activists are being approached with similar stories.
According to Russian legislation, convicts with criminal sentences cannot be drafted into the army, mercenarism itself is also forbidden. How is it that the state prison system is a party to several crimes simultaneously?
Many express the opinion that for the on-going ‘special operation’, an additional regulatory framework was created. However, this is nonsense, because the rules stipulating punishments for crimes are regulated by federal law and the Constitution; there cannot be any other guidelines, including secret ones, to legalise this activity. Serving out a sentence with time in PMC ‘Wagner’ is not specified anywhere. A pardon may only be granted by a single person: Putin. In this matter, there is no talk of an immediate pardon. A pardon is being promised to them only after a certain amount of time, and then only to those who survive, and prove themselves. Therefore, everything happening now is completely illegal even in the realities of today’s Russia.
Prisoners in Russia are typically familiar with the law because, in peacetime, this is their only protection. Why do you think that they agree to such a reckless scheme at this time?
Those who contacted me were indeed worried about forced deployment to the front. But there are those who, despite the risks, go there voluntarily. This is no surprise to me. I think that this is connected to psychology, the way our people think, especially those in confinement. People treat this as an opportunity to prove themselves, and by risking their lives ‘make amends to the Motherland’. It’s not for nothing that the, ‘person suspiciously resembling Yevgeny Prigozhin’, wears the stars of a hero (according to media reports he was twice awarded the title ‘Hero of Russia’) and a camouflage uniform. He is creating the public image of a person in power, a highly-ranked bureaucrat, who suddenly stoops to their level, and treats them like real people.
In contrast to their powerless and humiliating conditions, with rough prison barracks, and grey cold cells, the option of travelling to fight, with a weapon to ‘defend the country’, seems more than agreeable to them. Finding themselves at the frontline, these people will regain power, over the enemy at least, for the first time in a long time. They also can decide to shoot or not to shoot, as well as choose their own demise. And, overall, there is the prospect of freedom after six months.
Is this capacity unique to prisoners? Does prison make them this way?
There is no one reason why a Russian prisoner is ready to go to these lengths. One could stress the inhumane, tortuous conditions in the penal colonies, but that is not the case now. Over the last 20 years, most internment sites have improved noticeably. Yet, these places still cannot be considered decent. Any Russian corrective facility is unbelievably gloomy and hopeless, particularly the strict regime colonies where they gather recruits. If you have read A Day in the Life of Ivan Denisovich by Aleksandr Solzhenitsyn, you have some sense of the life of a Russian convict.
A Russian prison is a place that robs you of any future. Time stops there, and whether a person is sentenced to five years or fifteen years, there is a sense that life is over. Look at American prisoners, serving double life sentences, they are alive, go to the library, work out at the gym, and some even attain new professions. In Russia, if someone is imprisoned, even for a short sentence, he kind of goes into suspended motion and ceases to exist.
What can you do as a human rights activist under the current conditions to help prisoners defend their rights?
Even with the help of the RF Presidential Council for Human Rights, we cannot typically draft a request whereby the RF Federal Prison Service (FPS) would either be forced to admit the fact (of prisoner recruitment for the war) or at least blatantly lie. My colleagues and I see the purpose of our membership in the Council precisely in the fact that we ask questions publicly, and that the authorities have to answer us. At the moment FPS denies everything. Perhaps we will search for recruited prisoners by name - and if so we will definitely do it publicly.
**********
«Русская тюрьма — это место, которое лишает тебя всякого будущего»: российский правозащитник Игорь Каляпин о вербовке заключенных на войну
В России объявили мобилизацию людей из армейских резервов, это ставит миллионы мужчин и женщин по всей стране перед угрозой насильственной отправки на фронт. Но у этих людей есть семьи, родные и близкие, они могут пойти к юристу или срочно уехать из страны. Но есть категория граждан, у которой таких возможностей нет: это заключенные тюрем и колоний. По закону осужденных по уголовным статьям не могут призывать в армию, однако есть иные, незаконные методы отправки людей на фронт.
Один из них— частные военные компании, попросту, наемнические бандформирования, незаконные в России, однако активно существующие. К таким относится известный, благодаря журналистам-расследователям, ЧВК «Вагнер», который опять же по данным СМИ принадлежит близкому к Путину бизнесмену Евгению Пригожину, которое долгое время называли «поваром Путина». Недавно в сети появилось видео, как человек «поразительно похожий на Пригожина», как принято писать в России, вербует заключенных одной из исправительных колоний на войну в Украине. Им обещают помилование, свободу и право «искупить долг перед родиной кровью». Мы поговорили с членом Совета по правам человека при президенте России (одного из последних легальных правозащитных институтов в стране), бывшим главой Комитета против пыток, Игорем Каляпиным о том, почему российские зеки соглашаются идти на фронт и что могут сделать правозащитники, чтобы этому помешать.
Игорь Александрович, расскажите, поступают ли вам обращения от заключенных или их родных с рассказами о вербовках?
Кроме многочисленных источников в самых разных (независимых интернет-) СМИ и видео, на которых «человек, чудовищно похожий на Евгения Пригожина», выступает перед заключенными и вербует их в эти подразделения с неясным правовым статусом, у меня есть сообщения от заключенных и их родственников, которых либо вербовали, либо завербовали. Те, кого завербовали находятся сейчас где-то на пути в Украину. Документов у меня, к сожалению, нет, но всех этих косвенных свидетельств хватает, чтобы сделать, так скажем, обоснованное предположение.
Пока ко мне обращаются заключенные, которые столкнулись с вербовкой, но не поддались ей и родственники тех, кто все-таки отправился в Украину. Сами завербованные со мной не связывались. Те, кто остается в колониях, опасаются, что их могут отправить туда насильно. У меня есть обращения от осужденных, которые (до того, как были осуждены) были полицейскими. Они достаточно юридически грамотные люди и понимают, что вся эта вербовка, мягко говоря, не соответствует действующему законодательству, по крайне мере тому, что нам известно.
А что рассказывают родственники? Кто им сообщает о том, что их близких забрали из колонии?
Родственники тех, кого завербовали, обращаются с паническими настроениями. Одна женщина написала: что ее муж отсидел 4 года из 5 и отправился принимать участие в боевых действиях в Украине. Она сообщила, что ей позвонили и сказали об этом неизвестные. Но потом муж позвонил ей сам и подтвердил это. С подобными историями сейчас обращаются к многим моим коллегам-правозащитникам.
По закону (Российской федерации) осужденных по уголовным статьям нельзя призывать в армию, как запрещено и само наемничество как таковое. Как получается, что государственная система исполнения наказания участвует сразу в нескольких преступлениях?
Сейчас высказывается много мнений, о том, что раз у нас идет «спецоперация», то для ее целей создана некоторая дополнительная нормативно-правовая база. Однако все это бред: хотя бы потому, что все правила исполнения наказания за преступления урегулированы федеральным законодательством и конституцией и не может быть никаких подзаконных актов, в том числе секретных, которые бы это узаконивали. Такой способ отбытия наказания через службу в ЧВК и помилование нигде не предусмотрен. Помилование вообще у нас может дать только один человек в стране: Путин. В данном случае речь о немедленном помиловании не идет, им его только обещают через какое-то время и только тем, кто доживет и как-то себя проявит. Так что все происходящее сегодня совершенно незаконно даже в российских реалиях.
Заключенные в России обычно неплохо знакомы с законодательством, потому что это их единственная защита в мирное время. Почему же сейчас они соглашаются на такую авантюру?
Те, кто ко мне обратились, как раз опасаются принудительной отправки на фронт. Но есть много людей, которые несмотря на риски едут туда добровольно. Это меня не сильно удивляет, мне кажется, это связано с психологией, способом мышления наших людей, особенно тех, кто представлен в местах лишения свободы. Люди к этому относятся как к возможности проявить себя и с риском для жизни «загладить вину перед Родиной». Человек, подозрительно похожий на Евгения Пригожина, не зря надевает эти звезды героя (согласно данным независимых СМИ Евгений Пригожин дважды награжден званием «герой России» секретными указами Путина), ходит в камуфляже. Он создает образ человека из власти, высокопоставленного чиновника, который внезапно спускается до их уровня, относятся к ним, как к людям.
По сравнению с тем бесправным и униженным положением, в котором они сейчас находятся, с сырыми тюремными бараками, серыми холодными камерами, перспектива отправиться воевать, с оружием «защищать страну» кажется им более чем приятной. Попав на фронт, эти люди впервые за долгое время получат власть хотя бы над противником: стрелять или не стрелять, да и выбор собственной кончины у них тоже появляется. И при этом есть перспектива через полгода получить свободу.
Это свойство именно заключенных? Их такими делает тюрьма?
Нет какой-то одной причины, почему российский заключенный готов пойти на это. Можно было бы давить на то, что в колониях нечеловеческие, пыточные условия, но сейчас это не так. В большинстве мест лишения свободы условия за последние 20 лет стали заметно лучше, но их все равно нельзя назвать нормальными. Любое российское исправительное учреждение, а особенно колония строго режима, где и набирают рекрутов, это невероятно тоскливое и безнадежное место. Если вы читали «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, то примерно сможете себе представить жизнь российского зека.
Русская тюрьма — это место, которое лишает тебя всякого будущего. Там останавливается время и независимо от того пять лет человеку дали или пятнадцать, создается ощущение, что жизнь закончилась. Если посмотреть на американских заключенных, сидящих на двух пожизненных сроках, то можно увидеть живых людей, которые ходят в библиотеку, качаются в спортзале и даже осваивают новые профессии. В России, если человек попал в тюрьму даже на меленький срок, он как-бы впадает в анабиоз, перестает существовать.
Что вы можете сделать как правозащитник в нынешних условиях, чтобы помочь заключенным защитить свои права?
Мы сейчас даже при помощи СПЧ (Совет по правам человека при президенте РФ) не можем нормально сформулировать запрос, по которому ФСИН (Федеральная служба исполнения наказаний РФ) должен будет либо признать факт (вербовки заключенных на войну), либо хотя бы очевидно соврать. Мы с коллегами видим смыл нашего членства в Совете именно в том, что мы можем задавать публичные вопросы, на которые органы власти должны нам отвечать. Сейчас ФСИН все отрицает. Возможно, мы будем искать завербованных зеков поименно и обязательно будем делать это публично.