Part 1
I did not celebrate the New Year holidays before the war, on the eve of the arrival of 2022, as I was ill. All day on December 31, I lay all day and read the chronicle of the storming of Grozny, New Year's Eve 1995; I deeply immersed myself in the events of the First Chechen War. While reading, I thought about how incompetent and cruel our state can be towards its own soldiers, chucking them into tanks and armoured infantry fighting vehicles without air support or cover to storm the areas of Grozny, where all these assault columns of equipment were quickly burned. This is contrary to basic military know-how, after all.
In the last days before the war, a sense of premonition hung in the air, and in fact everything became clear when Putin delivered his historical lecture on the eve of the invasion of Ukraine. If I'm not mistaken, it was February 22nd or 23rd. That's when it became really frightening, and on February 24th I woke up with the feeling that - well, that's it - curtains. On the 24th, I felt ashamed of the actions of the state. One of the dominant feelings of those days was that I’d been set up, that some scumbags had gone on the rampage on my behalf. It's a bit of a self-centred feeling, but I think it's healthy human self-centredness.
In all my jobs, I have always been engaged in activities aimed at the creation and improvement of urban spaces, that is, the quality of life of society, and of people. On the 24th and afterwards, there was a persistent feeling that all this had in a single moment lost its value. The priorities of the state had suddenly and completely, without any explanation, simultaneously changed. And it suddenly became evident to me that this state simply does not need people like me.
Another one of the first thoughts, was that it is useless to do anything in Russia, to create, to develop, to build a life. Every 20 years, some sort of nullification of everything that has been achieved is sure to take place, and every generation experiences some kind of historical shock. In 2012 or 13, I believed that I was living in Russia at the happiest time, that our generation was luckier than all the others. Because we live in a calm, peaceful time with opportunities and indications of rapid development. And in ’15, despite the annexation of Crimea and the sanctions, I generally continued to think the same way, to consider it a more benign and prosperous time than any other.
Everything happened gradually. At first, I and many of my friends had the hope that we could change something for the better from the inside, with the help of various projects, working in various non-shameful government agencies that were engaged in the development of the urban environment and cities, and did not require you to negotiate with your conscience. Then I sensed that it was still possible to be choked by this. But that's the Catch-22 of the architect’s profession - whether you like it or not, if you are engaged not only in private commissions, but in the improvement of the environment, the development of cities - you will have to intersect and interact with the state, with its various structures and representatives.
I identify myself less with the country of the Russian Federation than with Moscow - at some point, me and my architect friends thought it over and realised that we identify more with cosmopolitan Moscow, where we were born, grew up and lived, than with Russia as a country and state within its current borders. We are much closer to the local identity of Moscow. This is important.
In the very first days, I faced a dilemma - on the one hand, the cosmopolitan identity with which I grew up, which was embodied, among other things, in the history of bringing our standards of urban infrastructure and quality of life closer to European ones. The feeling of Russia being included, in spite of everything, in some kind of global worldview. On the other hand, my belonging to Russian-speaking culture, part of which is my Moscow identity with its cosmopolitan urban culture. And then it turned out that this war was putting before me the need for a harsh choice between my cosmopolitan European values and my Moscow identity.
Часть 1
Последние перед войной новогодние праздники, накануне прихода 2022 я не отмечал, болел. 31 декабря я весь день лежал и читал хронику штурма Грозного в новогоднюю ночь на 1995 год, сильно погрузился в события Первой чеченской войны. Читая, я думал о том, насколько наше государство может быть бездарно и жестоко к своим собственным солдатам, бросая их в танках и БМП без авиаподдержки и прикрытия на штурм кварталов Грозного, где все эти штурмовые колонны техники быстро сжигались. Ведь это вопреки элементарной военной науке.
Последние дни перед войной в воздухе висело предчувствие, и все в принципе стало ясно, когда Путин прочитал историческую лекцию накануне вторжения в Украину. Если не ошибаюсь, это было 22 или 23 февраля. Вот тогда стало по-настоящему страшно, а 24 февраля я проснулся с ощущением что – ну всё, кранты. 24 числа я почувствовал стыд за действия государства. Одним из доминирующих ощущений тех дней было, что меня подставили, что какие-то гопники от моего имени творят беспредел. Это немного эгоцентричное ощущение, но мне кажется, это здоровый человеческий эгоцентризм.
Я всегда на всех моих работах занимался деятельностью, направленной на созидание, улучшение городских пространств, то есть качества жизни общества, людей. 24 и после возникло стойкое ощущение того, что это все в момент обесценилось. У государства вдруг совершенно, без всяких объяснений, одномоментно поменялись приоритеты. И мне вдруг стало отчетливо понятно, что такие как я этому государству просто не нужны.
Другая мысль, пришедшая одной из первых, была о том, что в России бесполезно что-то делать, созидать, развиваться, строить жизнь. Каждые 20 лет обязательно происходит какое-то обнуление всего достигнутого, и каждое поколение испытывает какой-то исторический шок. В условном 2012 или 13 году я считал, что живу в России в самое счастливое время, что нашему поколению больше повезло, чем всем остальным. Потому что мы живем в спокойное мирное время с возможностями и признаками быстрого развития. И в 15 году, несмотря на случившуюся аннексию Крыма и санкции, я в целом тоже продолжал так думать, считать время более травоядным и благополучным, чем все остальное.
Все происходило постепенно. Сначала у меня и многих моих друзей была надежда, что мы можем что-то менять к лучшему изнутри, с помощью различных проектов, работая в разных нестыдных госструктурах, занимавшихся развитием городской среды, городов, и не требующих от тебя сделок с совестью. Потом я почувствовал, что всё равно в этом можно задохнуться. Но в том то и подстава профессии архитектора — хочешь ты, или не хочешь, но если ты занимаешься не только частными заказами, а благоустройством среды, развитием городов — тебе придется пересекаться и взаимодействовать с государством, с различными его структурами и представителями.
Я себя меньше идентифицирую со страной РФ, чем с Москвой — в какой-то момент мы подумали с друзьями-архитекторами, и поняли, что мы больше идентифицируем себя с космополитичной Москвой, где мы родились, выросли и жили, чем с Россией как страной и государством в его нынешних границах. Нам гораздо ближе московская городская локальная идентичность. Это важно.
В первые же дни передо мной встала дилемма — с одной стороны космополитическая идентичность, с которой я рос, которая воплотилась в том числе в истории приближения наших стандартов городской инфраструктуры и качества жизни к европейским. Ощущение включенности России, несмотря ни на что, в какую-то глобальную историю. С другой стороны — моя принадлежность к русскоязычной культуре, частью которой является моя московская идентичность с ее космополитичной городской культурой. И тут получалось, что этой войной меня ставят перед необходимостью жестокого выбора между моими космополитичными европейскими ценностями, и своей московской идентичностью.